Никогда еще ни один мужчина не обнимал ее — ни отец, ни брат, ни друг, ни любовник. Вероятно, мать делала это, когда Молли была ребенком, но память не сохранила материнской ласки. С тех пор не было никого, и в сильных мужских руках она стала слабой, почти как ребенок. Ей казалось, что это единственный в мире человек, который может сделать ее снова уверенной в себе.
Слезы текли, а горло пересохло, и она прохрипела:
— Простите мою слабость… Вы мне так помогли! Если бы я была одна, то совсем бы растерялась.
Он баюкал и утешал ее, приговаривая то, что ей нужно было услышать:
— Все в порядке, все в порядке. Чарльз будет жить!
Уткнувшись мокрой щекой в его пиджак, она втянула воздух и, заикаясь, пробормотала:
— У н-него всегда было больное сердце. В ранней юности он перенес ревматическую лихорадку и с тех пор часто страдал сердечными приступами, но никогда так серьезно, как сегодня. И я еще со школьных дней боялась, что приду домой и застану его лежащим. И останусь по-настоящему одна — ведь из близких мне людей только он и любил меня.
Грегори позволил ей выговориться, рассказать, какой хороший человек ее дядя, какой он добрый, как ему трудно выносить постоянные издевки жены. Грегори сокрушенно качал головой — он не испытывал сочувствия к мужчинам, которые позволяют властным женщинам держать их под каблуком.
— Я не сумела бы спасти его, — вздохнула Молли.
— Вы бы могли, — ответил он.
Кто его знает — ведь счет шел на минуты, а Молли совсем потеряла голову от потрясения и горя.
— Не думаю. Но это сделали вы, и я не представляю, как вас отблагодарить.
— Вы уже это сделали, облив меня слезами благодарности, — рассмеялся Грегори и обнял Молли. Она крепко прижалась к нему. Какой же он сильный. И не растерялся ни в доме, ни в больнице.
— А вы сделали так, что я смогла увидеть дядю! — сказала она. — Тетка чуть было меня не остановила. Я так растерялась!
— А завтра будете увереннее? — Он заглянул ей в глаза. Его лицо склонилось над ней, и уголки губ приподнялись в улыбке.
— Конечно. Особенно если дяде станет лучше! — Она тоже попыталась улыбнуться. — Я надеюсь!
Ей бы почувствовать его губы своими, только коснуться, узнать их вкус. Невинный поцелуй, дружеский — на ночь. У нее были такие, случались и страстные, но сейчас она облизала неожиданно горячие и распухшие губы и чуть отодвинулась.
— На что я похожа? — Она, должно быть, напоминает страшилище.
— А это имеет значение?
Конечно, для него не имело значения, на что она похожа, но как выглядит Грегори, ей нравилось. Это потому, что он вдруг открылся с новой стороны, пришел на выручку, и все опасное и угрожающее в нем сработало в его пользу, а не против. Теперь она смотрела на него без предубеждения, с благодарностью, и видела, что он сильный, красивый и очень сексуальный.
Молли растерянно заморгала припухшими глазами, когда осознала, что легкомысленно поддается порыву страсти. Она стала вытирать пальцами щеки, хотя все свои слезы выплакала Грегори на пиджак. Он вынул белый платок и подал ей.
Молли хотелось бы, чтобы он сам промокнул ей глаза, погладил по щекам. Видимо, почувствовав, что ей уже мало утешительных объятий, он нежно потрогал ее волосы и убрал тяжелую прядь со лба. Это прикосновение было как удар током. Она задрожала, посмеиваясь нервным дребезжащим смехом.
— Это не истерика! — Молли постаралась взять себя в руки. — Но я перед сном молилась и решила, что обрежу волосы, если дядя выживет.
В глазах Грегори мелькнули веселые искорки.
— Я бы подождал, что скажет сам дядя. Не думаю, что он будет доволен.
— А тетка была бы только рада. — Молли сердито скривила пухлые губки. — Она ужасно злилась, когда я отказалась заплетать косу. Первое время я просто расчесывала их, они свободно падали вдоль плеч, и я чувствовала себя вольной и необузданной амазонкой.
Он снисходительно погладил ее по голове.
— Вы такой и остались!
— Вы так думаете?
— Конечно!
Приступ истерики у Молли уже прошел, и ее утешитель в любую минуту мог встать и уйти. Он провел с ней сегодня достаточно времени, но ей хотелось побыть с ним подольше, поговорить. Сидеть бы так всю ночь в объятиях Грегори и вдыхать его терпкий мужской запах!
Она начала рассказывать, как дядя Чарльз учил ее водить машину, а когда экзамен был сдан, тетка ехидно поинтересовалась:
— Кто из твоих ухажеров давал тебе уроки?
Неожиданно зазвонил телефон, и атмосфера тепла исчезла. Грегори вскочил, и Молли поняла, что звонят из больницы, а столь поздний звонок мог означать только одно.
— Оставайтесь здесь! — бросил он с порога, но она уже была рядом с ним. На этот раз не было времени даже помолиться.
Телефонные аппараты были в гостиной миссис Хартли и в спальне хозяина, но он поспешил вниз, к тому, что в холле, и Молли чуть не упала, торопливо спускаясь по лестнице. Если бы она не вцепилась в перила, то полетела бы кубарем. Она стояла рядом с телефоном, когда Грегори снял трубку.
— Уилфилд слушает! — Затем, взглянув на Молли, успокаивающе покачал головой — дескать, звонят не из больницы. Она с облегчением привалилась к стене.
— Я разберусь! — сказал Грегори, недолго послушав, и повесил трубку. — Мой клиент попался в подпитии, превысив скорость! Звонит из полицейского участка.
— Просит вас приехать? — Молли расстроилась: значит, она останется одна?
— Полагаю, с этого идиота хватит и Дерека!
Кому-то, конечно, надо ехать. Нарушение серьезное, но виновнику не обязательно пользоваться услугами самого шефа адвокатской конторы.